В последнее время такая ситуация
в стране в жизни сложилось, что нормально сесть и порисовать, вот так вот, чтоб сразу все добить, не получаеццо. Мучил даму в течении недели, урывками по часику...так и не добил. Нехай, пусть будет. Ваще, теоретически, рисунка называлось "Козерог", но с легкой руки(она же слово) стал обзываццо "Горгулья".
@темы:
мысли в слух,
рисунки
-
-
11.06.2009 в 19:11-
-
11.06.2009 в 22:27молодцом, вомпир.)) с цветом, и не затемнено, и ваще.)
-
-
16.08.2009 в 00:12Но больше всего лицо - завораживающее. Можно смотреть-смотреть-смотреть - но выражение так до конца и не определяется. Что-то бесконечно наивное, как у ребенка или у взрослого, который по каким-то обстоятельствам провел всю свою жизнь отдельно от людей - и вот сейчас был вынужден с ними столкнуться. Вроде и умный, и способный, смелый, знающий - но людей он не понимает. И вот сейчас смотрит - каждая мышца, каждый нерв напряжены в ожидании, точнее - в выжидании. То ли шахматный пат, то ли предвкушение ответного хода.
Глаза, губы, овал лица - так, наверное, мифические персонажи, никогда в своей жизни не видевшие людей, но много о них слышавшие от родителей: - Непослушных пикси забирают люди! - подглядывают из-за кустов за загулявшими в лесу детьми. Увлекшись, путаются в ветках, паникуют и лихорадочно выпутываются: - Быстрей! Они идут сюда! Эти, другие - большие!!
И, вырвавшись, оставив среди листьев часть одежки, осыпав с крыльев почти всю пыльцу, ныряют в чащу прямо перед носом у какой-нибудь крестьянской детворы, которая, заслышав шум в кустах, решила посмотреть, что там такое - и теперь умоляюще зовет:
- Подожди!! Вернись!! Эй! Подожди! Мы ничего тебе не сделаем! Вернись, пожалуйста!
И сердце лихорадочно колотится в груди - от пережитого, и от испуга, и вообще - это же люди! Нужно поскорей от них бежать! Но почему-то не улетается. Любопытно же все-таки... И посмотреть бы - осторожно и тихонечко, из-за кустов, совсем недолго...
Рисунок почему-то стойко ассоциируется с китайской мифологией, с героическими, но вместе с тем изысканными легендами и эпосами, приключениями, квестами, речными богами и духами... Чего-то вроде... Хм... Вот такого.
До чего безотрадно:
Так томилась когда-то мечтой,
Стремилась сюда!
Вот он, Девятивратный дворец.
Девятикратная на сердце смута!
(с)Мурасаки Сикибу
- И пагоды, и башни, и дворцы, - усы у старого Го Ланьфань длинные, гладкие и совсем-совсем белые. Большую часть времени они безвольно висят по обе стороны его широкого узкогубого рта, из-за чего почтенный дух леса выглядит словно сом - сом-патриарх, древний, разомлевший в теплой, прогретой солнцем воде, ленивый и снулый. Но иногда, когда он воодушевляется или, к примеру, сердится на легкомысленных небесных фей и возмущенно трясет головой, усы стелются за ним по воздуху, как будто шелковые ленты. Тан Су уже не раз хотелось потянуть за один - осторожно, мягко, украдкой - интересно, какие усы наощупь? В таком желании она, конечно, никому не признавалась: как можно! Такое неуважение! Ох уж эта нынешняя молодежь... Но судя по хитрому блеску сощуренных, лучащихся морщинками глаз сам Го Ланфань об этом знал прекрасно.
Вот и сейчас - добродушно поглядывал на нее, жуя серебристые, словно паутина, волосы.
- Дворцы, - повторила Тан Су - прилежно, но, вместе с этим, мечтательно.
- Дворцы, - кивнул дух леса, посмеиваясь, - а еще стены. Длинные - из прочных и широких кирпичей. И они тянутся - уходят вдаль, как будто горные хребты. Далеко-далеко - в бесконечность.
Самой Тан Су истории о людях не надоедали.
Другие предпочитали слушать о царе обезьян Сунь Укунь, когда тот путешествовал на Запад, или просили Го Ланьфаня пересказывать "Речные заводи", в которых сто восемь благородных разбойников из лагеря Ляншаньбо свершали многочисленные подвиги, но ей хотелось слушать про дворцы. Высокие, роскошные, из розового мрамора, украшенные статуями и резными колоннами из ценного дерева наньму.
Этим - как и длинными, цвета жухлой листвы волосами и глазами, похожими на утренний туман, который стелется по самой воде - она так отличалась от остальных. В местном пантеоне Тан Су была не слишком важным божеством - дух рощи, пусть даже красивой и священной, но всего лишь рощи. Возможно, окажись она кем-нибудь позначимее, и странности бы ей прощались. Но поскольку дело обстояло так, как обстояло, единственным, кто разделял ее шальное упоение людьми, был Го Ланфань.
Го Ланфань знал много - да и шутка ли! Казалось, что его историям о людях нет числа. О том, какие они - люди, что с ними случается, что они делают...
- И пагода возносится ввысь, словно стрела - тринадцать крыш, нанизанных одна на другую. Потемневшее от времени дерево - и голубое, чистое, высокое небо. И существа, венчающие конек ее крыши, сцепившиеся друг с другом то ли в объятии, то ли в противостоянии, купаются среди кучевых облаков...
- В самое небо?
- В самое небо.
- Но как так может быть? Неужто люди ближе к небу, даже чем драконы?
Тогда Тан Су чуть было не рассорилась с Чи Чаочен. Тот был - вот уж действительно спросила так спросила! - водяным драконом и одним из тех, кто был готов терпеть ее чудачества. Еще он как-то пробурчал, что у нее красивые глаза. То есть, Тан Су так думала, что он это сказал - говорил Чаочен тогда как-то очень уж неразборчиво, скороговоркой, обращаясь к собственным ногам. Людей дракон презирал - те, по его словам, были слабыми и ни на что не годными.
После того, как они помирились, Чаочен как-то взял ее к скалам. Они оказались высокими и полыми внутри, полными света и густого, налетавшего от моря воздуха, щедро приправленного солью и йодом. Светлый песчаник был пронизан многочисленными арками и широкими круглыми отверстиями, через которые обильно лились внутрь солнечные лучи. Внизу, в мелких округлых озерцах, не озерцах даже - так, лужах - плескалась пресная голубоватая вода.
Тан Су тогда казалось, что она стояла бы там вечность - слушая сквозящий в щелях ветер и смотря, как пляшут в пятнах солнца легкие пылинки. Красиво - очень, только все равно ведь не пагоды...